indescribable
Владимир Рафеенко - писатель, литературовед, автор трех сборников стихов и семи романов, дважды лауреат «Русской премии» в номинации «Крупная проза» - родился в Донецке и 45 лет прожил в нем.
Ещё Рафеенко был звонарём Свято-Преображенского кафедрального собора, того что на проспекте Артёма, между бульваром Шевченко и проспектом Богдана Хмельницкого (кстати, интересно, почему и в Киеве Хмельницкий с Шевченко на соседних улицах?)
Я ничего не знала об этом нашем земляке. Ничего, до тех пор, пока не увидела, что его роман «Долгота дней», изданный в 2017 («Довгі часи» у пер.Маріанни Кияновської, Видавництво Старого Лева) номинирован на Шевченковскую премию и Книгу года по версии BBC.
По ходу знакомства с автором оказалось, что Рафеенко перевёл на украинский Светлану Алексиевич "У войны не женское лицо", книгу, которую невозможно больно читать...
Я перечитала несколько его интервью.
Мысли, чувства, переживания и отношение к Донецку, оказалось, очень перекликаются с моими.
"Росії довелося докласти багато зусиль, щоб я почав писати українською".
«Мій роман – це свідомий біль і свідома ненависть проти російського культурного дискурсу»
О смерти, превращениях и Донецке, в который невозможно вернуться.
Но сначала я прочитала его роман, фэнтези, городскую сказку для взрослых, сюр, книгу, погружением с головой в неё внезапно напомнившую "Дом, в котором" Мариам Петросян.
Почти в самом начале книги споткнулась о метафору, от которой захотелось закричать: ВОТ ЖЕ ОНО! Как я раньше не распознала, откуда мерещилась фальшь в местечково горделивом «Зато у нас чисто в городе - коммунальщики и сейчас метут и убирают».
«Эхо летает из конца в конец по пустынным Z-улицам в воскресный день. Ветер и солнце! Пронзительная пустота. И только работники коммунальных служб, как рабочие сцены, неутомимо латают город — постоянно разрушаемую декорацию к спектаклю, который никто не в силах остановить"
Да, я согласна, это одна из удачных уловок для бравирующих ею тех, кто бессознательно или осознанно отказался от реальности, согласившись жить в декорациях прежней родины.
И так весь роман. Узнавая и понимая, почему автор его написал.
«Я лечился этим текстом. Представь, как это — остаться без всего: без дома, без своей квартиры, без работы, без родного города. Я вообще-то по натуре домосед, редко выезжал за пределы Донецка, а тут вдруг такое. Причем боль проявлялась не сразу. Тут как с раной: сначала у тебя шок, потом он постепенно отходит, и боль становится все сильней. И ведь болит душа, в нее зеленки не нальешь, антибиотиками не вылечишь. Роман был единственным способом как-то унять эту боль.»
«До июля 2014 года Рафеенко был уверен: Донецк не сдадут. Умом понимал: достаточно роты спецназовцев, чтобы зачистить город от малахольных с битами и в балаклавах — местной и завезённой из Ростова пацанвы. При этом вопреки логике почему-то не оставляло предчувствие катастрофы, ощущение жизни в зрачке тайфуна.
В воскресенье 5 июля 2014 года вместе с другими звонарями он снова стоял на своей колокольне Свято-Преображенского кафедрального собора. Без четверти девять, сразу после того, как отзвонили ко второй литургии, заметил, что центр города заполняют вооружённые люди. До этого в новостях слышал, что из Славянска на Донецк пропустили колонну боевиков. Вооружённые люди не спешили, было ясно, что вся логистика расписана. Они знали, какие здания занимать, на перекрёстках останавливались, выставляли патрули.
5 июля они вошли в город, а 12-го Рафеенко сел в поезд и уехал в Киев — подальше от «русского мира» с его русским духом, Русской премией и бурятскими танкистами-отпускниками. А по дороге умер. Дело житейское, умер-шмумер, лишь бы был здоров. Кого этим удивишь в стране сотен тысяч переселенцев, бросивших деревья, ими посаженные, дома, в которых никогда не будут жить их дети. И надолго застрявших в чистилище между прошлым и будущим. Вцепившись в единственный и бесполезный в этой ситуации спасательный круг — память.»
«— Из Z в Украину попасть можно, только приняв смерть от рук боевиков! От рук матрёшек цвета хаки!
— Принять смерть, чтобы попасть в Украину?! — закусила губу Лиза. — То есть как это?
— А как угодно! — охотно уточнила Марина Аркадьевна и несколько раз резко и протяжно каркнула. — Тебя могут расстрелять, взорвать, отравить, сжечь, забить в подвалах бывшего СБУ. Можешь сама собой с голоду подохнуть, благо здесь это не так трудно, как кажется из Киева. Смерть, гарантирующая искомый результат, выходит при насильственном повешенье, при остановке сердца во время допроса, да мало ли…»
Из романа «Долгота дней»
Почитайте. Он есть на русском и украинском. Там много горькой правды для тех, у кого родной любой из этих языков.